Большой энциклопедический словарь:
ПРИЧИТАНИЯ (плач) — жанр фольклора разных народов, традиционные элегические импровизации, связанные преимущественно с похоронами, свадебными, рекрутскими и другими обрядами, неурожаем, болезнью и т. п.
Большая советская энциклопедия:
Причитания
Плач, вопль, жанр народнопоэтического творчества. П. известны у многих народов мира. Были широко распространены в фольклоре дореволюционной России. Исполнялись преимущественно женщинами — профессиональными вопленницами и рядовыми плакальщицами. Известны похоронные, свадебные, рекрутские и бытовые П. Лучшие образцы севернорусских П. были записаны от И. А. Федосовой (См. Федосова) и Н. С. Богдановой из Заонежья. В советское время были созданы проникновенные плачи о В. И. Ленине и С. М. Кирове.
Лит. и тексты: Причитанья Северного края, собранные Е. В. Барсовым, ч. 1—4, М., 1872—85; Причитания. [Вступ. ст. и примеч. К. В. Чистова. Подгот. текста Б. Е. Чистовой], Л., 1960; Русская народно-бытовая лирика. Причитания Севера. В записях В. Г. Базанова и А. П. Разумовой, М. — Л., 1962.
Музыкальная энциклопедия:
Вид нар. творчества. П. входят в фольклор многих, но не всех народов (напр., во время афр. похоронных обрядов не принято плакать, у полинезийцев вообще нет похоронного ритуала, а у австрал. племени аранта при траурных обрядах запрещён даже звуковой язык). В фольклоре большинства слав. народов П. широко распространены. В рус. деревне П. сопровождали свадьбу, проводы в царскую армию, исполнялись в связи с предстоящей долгой разлукой, по случаю болезни и т.п.; почти всегда они были неотъемлемой частью похоронного и (не везде) поминального обрядов. В разл. областях П. называются по-разному: плачи (Поволжье и др.), причеты (Вологодская и др. сев. области), вопли (Новгородчина), крики (Рязанщина), голошения (Псковщина) и т.п. Известны след. жанры рус. П.: обрядовые — свадебные и похоронные (погребальные), и необрядовые (рекрутские, "завоенные" и связанные со всевозможными несчастьями старинной крест. жизни). Муз. оформление их в разл. местностях различно: они исполняются или на один муз. "напев-формулу", или на два, различающиеся обычно степенью мелодизированности (напевности). На рус. Севере преобладают П. лирико-эпич. характера, с развёрнутыми поэтич. текстами, по стилю родственные эпич. песням. В др. областях П. короче, а по мелодике или более напевны, или более декламационны.
Муз.-поэтич. язык П. очень устойчив и стереотипен. В них преобладают те же ладовые, зачастую и ритмич., формулы, что в календарных и свадебных, а на рус. Севере — эпич. песнях. Типичны нисхождения на терцию или кварту — с мобильной терцией (большая, малая, нейтральная) и секундой (тенденция к образованию фригийской секунды), нередко с субквартой, особенно на выдохе.
Ритмич. формулы П., в к-рых возможно несовпадение цезур напева и текста, связаны со стихом. На Севере это — длинные эпич. строчки, в ср.-рус. областях — 8-9-слоговые стихи, к-рые произносятся речитативно без внутрислоговых распевов. Стихотворная метрика плачей в их классич. форме — хорей с дактилич. окончанием. Каждая строка синтаксически закончена и содержит от 4 до 7 стоп. Стереотипна и общая композиция П.: мелодия представляет собой "определенную кристаллизованную формулу" (Е. В. Гиппиус). Нередко поэтич. строка не укладывается полностью на муз. формулу, в связи с чем регулярно образуются апокопы: недопеваемые, обрываемые окончания слов (последние два безударных слога словно "проглатываются" рыдающим исполнителем). Реальное исполнение П. во многих местностях таково, что их трудно нотировать: в них слёз больше, чем нот, они стоят на грани муз. и физиологич. плача и легко переходят от одного к другому. Этому способствуют увеличивающееся от стиха к стиху глиссандирование (при переходе от тона к тону, при резких сменах регистра), постепенное повышение или (реже) понижение тесситуры, скользящий строй (можно сказать, принципиально нетемперированный), напряжённый (иногда резкий до крика или истошный до фальцета) тембр голоса, его дрожание, свобода темпа и ритма, чередование муз. возгласов с ритмизованным говором, выкриками, стонами, настоящим всхлипыванием и рыданием и т.п.
Преобладающая форма исполнения плачей — сольная импровизация по конкретному случаю на основе традиц. муз. и поэтич. формул, исполнительских клише и архаичных композиц. стереотипов. У большинства народов П. исполняются женщинами, однако известны и мужские оплакивания (напр., в Грузии и Осетии). В рус. деревне иск-ву плача женщина обучалась с молодости. Известны выдающиеся "плакальщицы" рус. Севера (напр., от заонежской "вопленицы" Ирины Федосовой, ум. 1899, записано св. 30 000 стихов похоронных, рекрутских и свадебных П.). В др. традициях (напр., Псковщина, Вологодчина, Тверская и Рязанская земли и др.) причитать умела каждая женщина. Зафиксированы также групповые и хоровые П. (на свадьбе, а также в поминальные дни на кладбище). После Великой отечеств. войны 1941-45 в белорус. селе Тонеж, сожжённом фашистами, утвердился новый обычай весеннего коллективного оплакивания у памятника погибшим односельчанам: все женщины-причетницы сходятся и импровизируют на мотив традиц. полесского напева-формулы.
У разл. народов Европы (особенно у вост. славян, румын, венгров, корсиканцев и др.) похоронные П. во многом сходны по характеру и муз. интонациям.
Публикации: в сб.: Агренева-Славянская О. X., Описание русской крестьянской свадьбы..., ч. 1-3, (М.) — Тверь, 1887-89; Торопецкие песни, запись, сост. и коммент. И. Земцовского, Л., 1967; Угличские народные песни, сост.-ред. И. Земцовский, Л.-М., 1974; Никольские песни, сост.-ред. М. Мазо, Л.-М., 1975.
Литература: Гиппиус Е., Крестьянская музыка Заонежья, в сб.: Искусство Севера. Заонежье, Л., 1927; Базанов В., О социально-эстетической природе причитаний, "Русская литература", 1964, No 4; Можейко З. Я., Песенная культура белорусского Полесья. Село Тонеж, Минск, 1971; Ефименкова Б., Драматургия свадебной игры, в сб.: Проблемы музыкальной науки, вып. 2, М., 1973.
И. И. Земцовский.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона:
Обычай изливать свою скорбь в особых поэтических формах, в приподнятой, ритмической речи, коренится в основах человеческой психики; сведения о нем дошли до нас из глубокой древности и из различных стран. Надгробные П. существовали у библейских евреев; в Библии есть указания на особых исполнительниц их, "плачевниц" (Иерем., IX, 17) и пример причитаний. Плачи () были в обычае и у греков (Илиада, XXIV), и у римлян (lessum, nenia), y которых имелся также институт плакальщиц (praeficae); Юстиниан заменил плачи пением псалмов Давида. Знала их Западная Европа и позже; они найдены в большом количестве на Корсике (изд. Tommasea), где исполнительницы их (voceratrici) очень популярны, в Сербии ("нарекания тужбалицы", изданы В. Караджичем) и в современной Греции. Наемные "lamentatrices" встречались во Франции XIII в. Импровизированные, свободные ритмические Trauergesnge были широко распространены в средневековой Германии, теперь же сохранились только у семиградских немцев и готшейцев (см.; ср. Elard Hugo Meyer, "Deutsche Volkskunde", Страсбург, 1898). Нигде П. не сохранились в такой жизненности, как в Северной России, где они до сих пор продолжают импровизироваться профессиональными "вопленницами". Обычай "причитать" над мертвыми и по другим поводам — относится на Руси к глубокой древности. Не говоря об элементах мифического мировоззрения, ясно выраженных в наших П., мы имем целый ряд исторических указаний на него; "плакашася по нем людие плачем великом", "да поплачуся над гробом его" — обычные выражения летописи; в 1096 г. Мономах в письме к своей овдовевшей невестке картинно изображает, как она "сядеть акы горлица на сусе древе желеючи"; таких образцов много, вплоть до знаменитого плача Ярославны в "Слове о Полку Игореве". Самые тексты древних П. до нас не дошли; сохранились лишь небольшие отрывки из них в житиях святых. В их приемах нетрудно заметить глубокое сходство с современными народными П. Церковь восставала против этого обычая, боролась с ним и поучениями ("о еже не много плакати по умерших"), и прямыми запрещениями, от гл. IV вопр. 23 Стоглава (1751) до приказа Петра I (1715 г.). Это объясняется не только языческими элементами П., но и нехристианским характером самого обычая, который так резко противоречил примирительному воззрению христианства на смерть. Первые изложения П. (западно-русских) мы находим у Менения (1551) и в поэме Кленовича "Роксолания" (червонно-русск.). С научной точки зрения взглянул на П. впервые и напечатал образцы их В. А. Дашков ("Описание Олонецкой губ.", 1842); затем следовали записи Рыбникова ("Песни", ч. III), Бессонова ("Песни собр. Киревского", вып. VI), Метлинского ("Южно-русские песни" 1854 г.), Тихонравова ("Летоп. русск. лит.", II), Срезневского ("Известия Акад. наук", 1852), Терещенко ("Быт русск. народа", ч. III), Шейна ("Русск. народн. песни"). Настоящие сокровища народной причети извлечены на свет Е. В. Барсовым ("Причитанья северного края"; ч. I, М., 1872 — "Плачи погребальные, надгробные и надмогильные"; ч. II, М. 1882 — "Плачи завоенные, рекрутские и солдатские"; ч. III — "Плачи свадебные, рукобитные, разлучные, баенные и предвенечные", в "Чтен. Моск. общ. ист. и древн.", 1885, кн. III и IV). В "Сборнике" Е. В. Барсова, погребальная причеть впервые явилась в такой полноте и разнообразии, что дала возможность понять ее внутреннее значение для народной истории литературы. Громадное большинство П. записано Барсовым под диктовку замечательной хранительницы приемов и образцов народного творчества, "вопленницы" Ирины Федосовой, заонежской крестьянки, одаренной не только редкой памятью, но и поэтическим складом мысли, дающим ей возможность создавать новые произведения в традиционном стиле народной причети. Научное значение П. весьма обширно, но детального исследования их мы до сих пор не имеем; лучшим сочинением о них до сих пор остается статья А-ра Н. Веселовского: "Die neueren Forschungen auf dem Gebiete der russischen Volkspoesie. Die russischen Todtenklagen" ("Russische Revue", 1873, т. III). Изучение песенных богатств собрания Барсова привело к несомненному заключению, что эпическое творчество русского народа не ограничивается его — быть может, заимствованными — былинами. Содержание П., проникнутое чертами северорусского народного быта, запечатлено в то же время духом эпических богатырских сказаний: тот же язык, те же поэтические приемы, те же идеи и представления, проникнутые языческими элементами. Смерть не представляется началом вечного покоя; это — "злодийская смертушка", "злодийка лиходеица — душегубица"; процесс умирания представляется в мифических образах солнечного заката, замерзания дерева и т. п. Душа улетает в виде "малой птиченьки"; загробное существование, изображаемое то в виде дальнейшего пребывания в гробу, то в виде неопределенного парения в облаках, совершенно отрезано от христианских представлений об аде и рае. Эти элементы древнего мировоззрения тем интереснее, что они вполне мирятся с новым государственным строем, изображаемым тут же с его "податями казенными", "дохтурами — славными лекарями", которые "патрушат и терзают мертвые телеса", с его "становыми начальничками" и "мироедами мировыми этими посредниками". Язык П. дает богатый материал не только для изучения областного заонежского говора, но и для исследования развития народной речи и стиля в известных, неизменных формах. Эпические формулы, сравнения, отрицательные параллелизмы в П. не уступают своим разнообразием поэтическим приемам былин. Размер П. сходен с размером былин; интересны искусственные способы достигнуть известного размера — перенесение ударений (хОрошо, дЕнечком), заполняющие частицы (ка, от, то, не, по), иногда как бы придающие слову прямо противоположный смысл (победная головушка вместо бедная и др.), удвоения (с ду-другом, бедным), чрезвычайное богатство уменьшительных (говореньицо, здыханьицо, поскорешенько, устороньица), объясняемое дактилическим размером. Типичное отличие П. от былин заключается в том, что содержание их в противоположность неизменному содержанию былин варьируется в зависимости от индивидуальных особенностей случая. Не следует, однако, преувеличивать размеры этого творческого размаха импровизации в П.: здесь все-таки есть всегда не только определенные рамки основной идеи (скорбь по умершим) и действующих лиц (люди близкие — жена, сироты), но и множество раз и навсегда пригодных формул, общих мест, образов, приемов и т. п. Плачи рекрутские и свадебные, несмотря на различие основных мотивов, в литературном отношении мало отличаются от погребальных. В обряде онежской свадьбы плачи до такой степени преобладают над песнями, что они носят название "слезливых свадебок"; невеста должна постоянно плакать и голосить под слова вопленницы. Плачи завоенные естественно вылились в форму надмогильной причети в устах народа, провожающего на солдатскую службу, как на смерть; обряд снаряжения на службу — тот же "печальный пир" с П. жены, матери и вопленницы. Записи П. — исключительно областных и почти всегда свадебных — указаны в географических указателях Межова. О П. писали: Буслаев ("Исторические очерки", т. I), Котляревский ("О погребальных обычаях древних славян"), Погодин ("Древняя русская история"), Барсов (во всех 8-х частях сборника объяснительные статьи по разнообразным вопросам, связанным с П.), Л. Н. Майков ("Журнал Мин. нар. просв.", 1872, XII, 1882, X, и в "Отч. о 28 присужд. Уваров. нагр."), Покровский ("Граждан.", 1872, №№ 18 и 19, и "Граматей", 1872, № 6), Баталин ("Филолог. зап.", 1873, № 2), Ralston ("Academy", 1872, № 61), H. К. Михайловский ("Соч.", т. I), Владимиров ("Введение в историю русской словесности", Киев, 1896, IV, 8).
Ар. Г.
© «СловоТолк.Ру» — толковые и энциклопедические словари, 2007-2020