Толковый словарь Ефремовой:
иудаизм м.
Одна из древнейших монотеистических религий с культом Бога Яхве (Иеговы), возникшая в I тысячелетии до н.э. в Палестине, распространённая среди евреев и являющаяся официальной (государственной) религией Израиля.
Толковый словарь Ушакова:
ИУДАИ́ЗМ, иуадизма, мн. нет, ·муж. (·книж. рел.). Религиозная система иудейства.
Большой энциклопедический словарь:
ИУДАИЗМ — наиболее ранняя монотеистическая религия, возникшая в 1-м тыс. до н. э. в Палестине. Распространена в основном среди евреев. Приверженцы иудаизма верят в Яхве (единого Бога, творца и властелина Вселенной) — бессмертие души, загробную жизнь, грядущий приход мессии, богоизбранность еврейского народа (идея "завета", союза, договора народа с Богом, в котором народ выступает как носитель божественного откровения). Канон священных книг иудаизма включает Тору ("Пятикнижие Моисея") — книги пророков и т. н. Писания. Различные толкования и комментарии канона собраны в Талмуде. В иудаизме получили распространение мистические учения (кабала, хасидизм). Число последователей оценивается в ок. 18 млн. (ок. 1/3 из них в США).
Толковый словарь Кузнецова:
иудаизм
ИУДАИЗМ -а; м. Одна из древнейших религий, распространённая среди евреев (иудеев) разных стран мира. Иудаизм возник во втором тысячелетии до нашей эры. Культ Яхве — бога иудеев, превратился впоследствии в культ единого бога, управляющего миром. Догматы иудаизма изложены в Торе, Библии и Талмуде.
Иудаистский (см.).
Малый академический словарь:
иудаизм
-а, м.
Одна из древнейших религий, распространенная среди еврейского населения в разных странах мира.
Орфографический словарь Лопатина:
орф.
иудаизм, -а
Толковый словарь Ожегова:
ИУДАИЗМ, а, м. Возникшая в 1 тысячелетии до н. э. в Палестине и распространившаяся среди евреев религия, в основе к-рой лежит культ бога Яхве (Иеговы). Религиозно-мифологические представления иудаизма.
| прил. иудаистский, ая, ое и иудаистический, ая, ое. Иудаистическая мифология.
Новейший философский словарь:
ИУДАИЗМ — национальная религия евреев; первый в истории мировой культуры прецедент теизма и монотеистической веры. Генетически связан с западно-семитской, а также египетской и шумеро-аккадской мифологией, зороастризмом и — позднее — гностицизмом. В истории И. могут быть выделены такие периоды, как библейский, талмудический, раввинистический и реформационный. Если исходно (конец 2 тысячелетия до н.э.) возрения И. центрировались вокруг мифологем ваалов — покровителей природных объектов, то содержательные трансформации внутри И. приводят к вызреванию внутри него монотеистических воззрений: в 11 в. до н.э. в И. оформляется монолатрия (Яхве семантически и аксиологически выделяется из пантеона как акцентированное Божество); после реформы, осуществленной в 622 до н.э. царем Иосией, И. конституируется в качестве монотеизма как такового. К священным книгам И. относится три группы книг: Тора, Невиим (Пророки), Ктувим (Писание), — вместе составляющие Танах. Центральной среди названных книг является Тора, именуемая также Хумаш (ивритск. hamesh — пять) — от пяти книг, составляющих Тору: Брейшит, Шмот, Ваикра, Бемидбар и Дварим (которым в христианстве соответствуют Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие). Постбиблейский этап развития И. представлен в текстах мид-рашей и талмудической литературе. Талмуд оформляется на основании интерпретаций Торы (ивритск. talmud — обучение), и если тексты Танаха являются основой вероучения И., то Талмуд регулирует практику культа и сферу социальных отношений (от гражданских до бытовых). Мистическая ветвь И. представлена Каббалой и хасидизмом (см. МИСТИКА, КАББАЛА). Танах оценивается в И. как откровение, и ключевой фигурой в этом контексте является фигура Моше. Согласно библейскому толкованию, Моше родился во время египетского плена, когда фараон приказал утопить всех еврейских младенцев мужского пола, и мать Моше Йохевед спасла сына, положив его в корзину и пустив плыть по течению Нила. По иронии судьбы плачущего младенца извлекла из воды и усыновила дочь фараона (Шмот, 2: 1-10). Будучи поборником праведности, Моше регулярно вступается за обиженных и слабых. И именно он оказывается избранником Божьим: Бог показывается ему в виде горящего и несгорающего куста (ставшего со времен Торы символом выживаемости евреев, гонимых врагами), дабы передать ему завет идти к фараону с требованием «отпусти народ мой» (Шмот, 7: 16). Фараон ответил отказом, за что Бог послал на его землю «десять казней Египетских», включая гибель первенцев. Фараон, сам будучи первенцем, отпустил евреев, однако послал за ними погоню, настигшую их у Красного моря. Посланный Богом восточный ветер чудесным образом раздвигает воды Красного моря, открыв для евреев дорогу, и смыкает их за ними, обрушив на преследователей. Согласно Торе, истинной целью исхода является не просто освобождение евреев из плена, но дарование им свободы как возможности служить Богу (»отпусти народ мой, дабы послужил мне в пустыне!» — Шмот, 7: 16). Согласно традиции, Тора диктуется Моше Богом на горе Синай, а десять заповедей (»асерет хадиброт») возвещаются всему народу в непосредственном явлении Божьем: «1. Я — господь, Бог твой, который вывел тебя из тьмы египетской, из дома рабства. 2. Да не будет у тебя других Богов сверх меня. 3. Не произноси имени Господа, Бога твоего попусту. 4. Помни день субботний, чтобы святить его. 5. Чтите отца своего и мать свою. 6. Не убивай. 7. Не прелюбодействуй. 8. Не кради. 9. Не отзывайся о ближнем твоем свидетельством ложным. 10. Не домогайся дома ближнего твоего, не домогайся и жены ближнего твоего,... ничего, что у ближнего твоего» (Шмот, 20: 2-14). В этом контексте мотив исхода обретает метафорическую сакральную семантику выхода человека за рамки обыденного земного существования в сферу духа (не случайно в аллегорической системе Каббалы Египет является символом тела). Именно в наполнении пустыни, т.е. в разрешении единственности Бога, свидетельствовании своей преданности ему как свидетельстве его бытия (»вы мои свидетели, и я Бог» — Шмот, 43, 12) и служении ему (»хождении пред Богом») и заключается сакральная цель и сокровенный смысл исхода. «Завет» Бога иудеям обозначается словом «брит» (ивритск. brit — договор), что фиксирует своего рода соглащение между людьми и Богом, предполагающее взаимные личные обязательства: со стороны Бога — покровительство, со стороны иудеев — весть о Боге в миру, в контексте чего малочисленность и гонимость племени должна была послужить гарантом отнесения успеха миссии за счет истинности учения, а не социального статуса его носителей (ср. изначальные, не предполагавшие договора и личного соглашения покровительства топосов и этносов со стороны богов в мифологии: Афина — Афин, афинян и греков в целом, Мардук — Вавилона и вавилонян, Амон — Фив и египтян в целом и т.д.). Союз с Богом как результат свободного (исход из плена) выбора аксиологически акцентирован в И. и является важнейшим в человеческой культуре импульсом развития теизма, инспирируя оформление монотеистических вероучений. — Теистические (или аврамические) религии восходят также к библейскому сюжету об Аврааме, чьи отношения с Богом выстраиваются в парадигме личного и личностного диалога. Танах фиксирует два фундаментальных чувства человека по отношению к Богу: любовь к нему и страх Божий (Дварим, 6: 5, 6: 13, 10: 20). Последний мыслится в качестве позитивно конструктивного, ибо с одной стороны, освобождает от страха перед социально сильным и власть имущим (см. сюжет о повивальных бабках, ослушавшихся приказа фараона об уничтожении младенцев, ибо Бога они боялись больше, нежели фараона — Шмот, 1), а с другой стороны — ограничивает произвол носителя социальной силы по отношению к беззащитному и бесправному: «не ставь преграды на пути слепого, бойся Бога» (Ваикра, 19: 14), «почитай старца и бойся бога» (Ваикра, 13: 32), «не бери процента и роста и бойся Бога» (Ваикра, 25-36), «не властвуй... с жестокостью и бойся Бога» (Ваикра, 19: 43) и др. Канонической парадигмой мироистолкования является в И. креационная: творение мира мыслится как возникновение по слову Божьему — «десятью речениями», семантически соответствующими 10 заповедям на скрижалях Моше (Брейшит, 1-3, 6, 9, 11, 14, 20, 22, 24, 26, 28). В И., таким образом, конституируется первый прецедент трактовки космогенеза не в генетико-био-морфной, или техноморфном (см. АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ), но в теургической парадигме творения из ничего в процессе которого сам Бог как субъект творения остается принципиально надмирным, выходящим за рамки творения, что выступает основой оформляющегося — в перспективе — вектора трансцендентности Бога. Бог мыслится в И. как чувственно не воспринимаемый (ср. с телесностью античных божеств — см. МИФОЛОГИЯ): «говорил Яхве к вам из Среды огня; глас слов был слышен, но образа не видели, а только глас;... твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Яхве... из Среды огня» (Дварим, 4, 12, 15-16). В отличие от дотеистических вариантов веры, в рамках которых божества были функционально специфицированы и связаны с локальными топосами (например, Ваал Пеор как «хозяин Пеора», Мелькарт как «царь города» и т.п.), в зрелом И. Бог не только не идентифицируется, но и не сопрягается с объектами физического космоса: формулировка «нет такого места, где не присутствовал бы Бог, пусть даже это будет убогий куст» (Шмот раба, 2: 5), выступает экспликацией не пантеистической, но зарождающейся трансцендентальной трактовке Бога, могу-щегося являтся по воле своей в любой объективации, не будучи необходимо сопряженным ни с одной из них: «вот он пройдет предо мной, и не увижу его, пронесется, и не замечу его» (Иов, 9, 11). Глас Божий (гром), дух (ветер) и т.п. могут иметь предметные объективации, но сам он принципиально надмирен, — и единственным субъектом, с которым возможен диалог Божий, является человек: пророк в этом контексте выступает аналогом прежнего (мифологического) спутника и помощника Божества; вероотступник есть функциональный аналог антагониста — трикстера; община, взятая в целом, — аналог Божественной супруги (вертикальная модель сакрального брака — в отличие от традиционно горизонтальной: бог — богиня). Семантической и аксиологической доминантой отношений человека с Богом выступает именно диалог, искра духовно личного контакта, коммуникация и взаимное общение. В фокусе значимости оказывается не только соблюдение ритуала, но искренность веры, душевный порыв человека к Богу, ядром которого является любовь. Запредельность Бога, с одной стороны, и возможность его непосредственной явленности, сущностной пред-ставленности в творении (Шехина) открывает семантическую возможность и историческую перспективу конституирования идеи инобытия Бога, развившейся впоследствии в учение о женской ипостаси Яхве в Каббале, стремящейся к воссоединению с ним (ср. более раннюю Ахамот в гностицизме и более позднюю Софию в христианстве). Сакральность Бога делает его сущность неизреченной, невыразимой вербально, а потому его имя в И. табуируется и передается с помощью тетраграмматона, символики космического смысла букв еврейского алфавита или посредством иносказания; в теоретико-исследовательских и учебных текстах используются иносказания (например, «Б-г» в русскоязычном варианте). Согласно магическим представлениям Каббалы, начертание имени Божьего (или слова «жизнь») на лбу глиняного слепка человека, Голема (ивритск. golem — неготовое, неоформленное, комок), оживляет его, делая аналогом Адама до того, как Бог вдыхает в него душу, заставляя быстро расти и превращая в могучего великана. Фундаментальной для И. является парадигма Божественного провидения (»хашгаха пратит»), артикулируемого применительно к индивидуальной человеческой жизни как судьба (»башерт»). Однако, наряду с этим, в И. конституируется и идея свободы воли человека как дарованной Богом возможности морального выбора (классический представитель — раби Леви бен Гершом, 14 в.). Как в том, так и другом случае, в И. оказывается актуальной проблема теодицеи (см., НАПРИМЕР, «СТРАДАНИЯ ИОВА»). В содержание И. входит идея прихода миссии (Ма-шиах), однако, если в ранние периоды своей истории И. усматривал Машиаха в конкретных исторических личностях (Бар Кохба, поднявший во 2 в. восстание евреев против римлян; Шабтай Цви, на которого в 17 в. возлагали надежды обретения Эрец-Исраэля), то современный И. не связывает идею Машиаха с индивидуальной личностью, хотя могут быть отмечены и альтернативные течения (например, школа раби Кука). В целом для И. характерен общий акцент на земной жизни: «если держишь в руке саженец, и тебе говорят, что пришел Машиах, — сначала посади саженец, а потом иди встречать Машиаха» (Рабан Йоханан бен Закой, 1 в.). Аналогично, в отличие от христианства или ислама, в И. не акцентирована проблема загробной жизни (»олам ха-ба»), — Тора практически не содержит соответствующих описаний. Считается, что жестко артикулированная идея рая для праведников уводит фокус с земной жизни, давая возможность оправдать страдания будущим вечным блаженством, и причинении этих страданий — грядущим покарани-ем. Загробная жизнь мыслится как пребывание в шеоле (seol — вопрошаемый), представляющем своего рода иное пространство (Эрутин, 32). В целом в И. обнаруживает себя доминирование не столько фундаментальной (раввинистиче-ская ученость), сколько прикладной теологии, что детерминирует фундированное развитие и скурпулезную дифференциацию этической системы И. Несмотря на то, что И. выступает истоком и исторически первой формой теизма, внутри самого И. центрирующим феноменом выступает не индивидуально-личная, но общинная (коллективная) вера: например, в области культа И. практикует совместную молитву как предпочтительную по отношению к индивидуальной (традиционная молитвенная община — «миньян» — должна с точки зрения ортодоксального И., насчитывать не менее 10 совершеннолетних мужчин). И. представляет первый, но не максимально выраженный вариант теизма: главный акцент делается им не столько на интимном состоянии души, сколько на основанном на вере воспроизведения поведенческого канона (ср. христианское требование соблюдения веры с иу-даистическим требованием исполнения заповедей). Это также детерминирует в системе И. акцент на этике. Кроме того, концепция человека фундирована в И. идеей врожденной предрасположенности человека ко злу (»йецер хара»), которая по мере совершенствования личности изживается и заменяется на склонность к добрым делам (»йецер хатов»). Однако, согласно И., и посредством «йецер хара» возможно служение Богу (например, в ситуации когда добрые дела совершаются из желания прославится). Таким образом, в И. делается акцент не столько на исходном душевном импульсе поступка, сколько на его объективном содержании (в частности, не на эмоциональном сострадании, а на реальной помощи). Оформляющаяся в этом контексте презумция добрых дел как таковых вне центрации внимания на их мотивировке также способствует развитию дифференцированной и обширной системы нормативной этики. Этический кодекс И. фундирован исходным постулатом универсальности морального долженствования, обусловленной единством и единственностью Бога, и включает в себя, наряду с 613 общеэтическими заповедями (мицвами), среди которых 248 представляют собою требования долженствования, а 365 — запреты, еще и тысячи конкретно бытовых предписаний Талмуда (большинство из них архаичны и, по оценке Хафец-Хаима (1838-1933), высказанной в 1906, к 20 в. актуальность сохраняло не более 300 заповедей; однако многие мицвы Торы сегодня получают в И. более широкое толкование, придающее им новое звучание и делающее их актуальными: например, мицва «пред слепым не клади преграды» трактуется как недопущение использования какого бы то ни было неведения в своих целях). Заповеди И. подразделяются на этические (мицвот между людьми) и ритуальные (мицвот между людьми и Богом). Богоподобность человека, созданного «по образу Божьему» (Брейшит, 1: 27), заключается, в системе отсчета И., именно в способности различения добра и зла, возможности морального выбора и свободном следовании добру (»менчлихкайт»). В этом контексте праведность носителя И. есть прославление имени Божьего (»кидуш хашем»), а неправедность — осквернение его (»хилуль хашем»), что вытекает из заключенного между Богом и людьми союза — договора (»брит»), таким образом, наряду с идеей морального выбора, этика И. содержит идею вынужденности мицвы, ее обязательность (в ригористическом смысле этого слова), и эта своего рода недобровольность осмыслена в И. как моральная ценность, выражающая приоритет исполненного долга перед спонтанным порывом благородства: «более великим является тот, кто обязан и так и поступает, чем тот, кто не обязан и поступает» (Талмуд; Кидушин, 31а). Так, например, требование благотворительности обозначается в И. как «цдака» (ивритск. cedek — справедливость; ср. с лат. karitas — от сердца) и предельно четко нормируется: Тора предписывает отдавать в пользу бедных 10% дохода каждые 3 года, позднее Талмуд — около 10% ежегодно; обнародование сведений о цдаке является нормой в еврейских общинах; высшей формой цдаки считается не просто подаяние, но помощь неимущему посредством «включения его в ваше дело, или нахождения для него работы, — укрепляя руку его, чтобы ему более не нужно было обращаться за помощью» (Мишнэ-Тора, Законы о дарах, 7: 7). Акцентированный в И. стандарт справедливости предполагает также — в отличие от христианской парадигмы всепрощения — парадигму справедливого возмездия (ср. «око за око» — Шмот, 21: 24, с христианским требованием подставить другую щеку). Как правило, в рамках мицвот между людьми возмездие реально осуществляется в виде денежной компенсации, исключение, составляют, однако, вопросы, касающиеся жизни и смерти, ибо, согласно этике Торы, жизнь несоизмерима ни с чем, и деньги не могут оплатить ее. В этой связи, в рамках морали И., с одной стороны, ни одно преступление, за исключением убийства (например, преступления против собственности) не может караться смертной казнью, с другой — смертный приговор за преднамеренное убийство не может быть заменен денежным штрафом. Не предполагает преднамеренное убийство и возможности прощения (даже во времена праздника всеобщего примирения Йом-Кипур), ибо простить может только пострадавший, а потому в момент преступления убийца лишает себя возможности быть прощенным. Справедливость может предполагать и возможность убийства: «Того, кто пришел убить тебя, убей его раньше» (Санхедрин, 72а), — ср. с презумпцией непротивления злу насилием в христианстве. В целом вопрос жизни и смерти (»пикуах нефеш») является чрезвычайно значимым в И. и отражает фиксацию в последнем индивидуального существования в качестве ценности. Несмотря на то, что этика И. являет собой классический образец ригористической моральной системы, ее глубинной презумцией является презумпция того, что «жизнь важнее заповедей» (например, дети до 9 лет, беременные, роженицы и тяжело больные освобождаются от предписанного Торой поста в Йом-Кипур; даже в шабат (субботний день), когда запрещены поездки и вождение автомобиля, еврей не должен отказывать в транспортировке больного в клинику, иначе он будет считаться нарушившим мицвот, и т.п.). Этика И. выделяет только три случая, когда вопрос жизни и смерти решается в пользу последней: если ценою спасения является убийство невинного, предательство Бога (идолопоклонство) или запретные формы сексуальных отношений (включая прелюбодеяние). Применительно к слабому идея справедливости оборачивается требованием милосердия: «пришельца, сироту и вдову не притесняйте» (Дворим, 24: 17, 27: 19). Тора предписывает иметь один стандарт справедливости как для «пришельцев» (чужестранцев, неевреев), так и для носителей И. (Ваикра 19: 34; Бемидбар, 15: 15); милосердие ко вдовам и сиротам не ограничивается финансовой помощью, но предполагает и моральную поддержку: «даже, если это вдовы и сироты царя, мы должны быть к ним особенно внимательны... Нельзя... причинять им физического вреда... или задевать их чувство словом» (Шмот, 22: 35). Парадигма милосердия проявляется в И. и такой своей гранью, как обязательный для общины выкуп пленных (»миц-ва пидвон швуйим»). Исполняющий мицвы и совершающий добрые дела «гмилуд хесед») мыслится как праведник (цадик), а если его благотворительность анонимна, то как святой; талмудическая традиция считает, что мир держится на 36 цадиках, которые творят добро втайне и чье присутствие в мире является гарантом стабильности бытия (см. сюжет «Последнего праведника» А. Шварц-Барта). Многие нравственные максимы И. вошли в золотой фонд общечеловеческой морали: приоритет духовных ценностей над материальными (»не хлебом единым жив человек»), идея альтруизма (»люби ближнего своего, как самого себя» — Ваикра, 19: 18), максимальная ценность индивидуальной жизни (»кто отнимает одну жизнь, уничтожает целый мир, а кто спасает одну жизнь, спасает целый мир» — Мишна, Санхедрин, 4: 5), идея сугубо личной ответственности за поступки (»нет посланца в деле греха» — Кидушин, 42 б — и, согласно Талмуду, получающий аморальный приказ не должен выполнять его из страха Божьего, а если выполняет, не имеет права слагать с себя вину за безнравственные деяния, в соответствии с этим, «да не будут наказуемы смертью отцы за детей, и дети да не будут наказуемы смертью за отцов — Дварим, 24: 16); нормативное пресечение эгоизма (»кто сказал, что твоя кровь краснее?» — Псахим, 25 б), целевая парадигма солидарности (»сочувствие, любовь, добро и мир во всем мире» — Мишнэ-Тора, законы Субботы, 2: 3). Этика И. включает в себя и конкретные бытовые предписания: семейную гармонию (»шлом байт»); почитание родителей (»ки-буд ав воэм»), включающее в себя уважение и заботу о родителях и предполагающее, что ребенок не должен становиться на сторону противников отца своего, но, если считает его неправым, должен указать ему соответствующее место в Торе (однако, согласно этике И., ребенок не является собственностью родителей, ибо «все дети Божьи», а потому недопустимо вмешательство родителей в личную жизнь детей); гостеприимство (»хахнасат архим»); посещение больных (»би-кур холим»); предотвращение жестокости по отношению к животным (»цаар балей хаим») и др. Наряду с содержательно-этическими нормами в этику И. входит большое число гигиенических требований, пищевых запретов (кашерная и некашерная пища) и др. Многие этические вопросы И. фиксируют фундаментальные аспекты нравственной проблематики как таковой (например, проблема взаимной ответственности, сформулированная в известном вопросе Каина: «Разве сторож я брату моему?» — Брейшит, 4: 9). Внутри иудаистической этики эксплицитно формулируется кодекс общечеловеческих моральных требований, — так называемые правила «праведных неевреев», или «правила Ноаха»: 1. Не отвергай Бога. 2. Не богохульствуй. 3. Не убивай. 4. Не вступай в половые связи с кровными родственниками, животными и лицами своего пола, не прелюбодействуй. 5. Не укради. 6. Не ешь мяса, отрезанного от живого животного. 7. Создай суд для обеспечения выполнения шести предыдущих правил» (Санхедрин, 56 а). Будучи сугубо национальной религией, И. тем не менее, полагает, что «праведники народов мира имеют долю в грядущем мире» (Тосефта Санхедрин, 13: 2). Наряду с этим, в канон И. входит тезис о богоизбранности еврейского народа, целью существования которого является «тикул олам», т.е. совершенствование мира под «управлением Бога» (молитва «Алейну»), оборотной стороной этого тезиса выступает аксиологически альтернативный, но функционально фактически изоморфный ему антисемитизм (по формулировке Б. Шоу, если бы нацисты осознали, как по-еврейски звучат их претензии на арийское превосходство, они отказались бы от них). В истории И. могут быть зафиксированы тенденции отказа от этой максимы как «ведущей к расизму» (движение реконструкции раби Мор-дехая Каплана); альтернативная тенденция в И. представлена позицией толкования избранности еврейского народа как избрания его для возвещения человечеству единого Бога: по формулировке раби Луиса Якоба, «мы обсуждаем не догму, которую невозможно проверить, но сухой исторический факт. Мир обязан Израилю идеей единого Бога, праведного и святого». Танах может рассматриваться как самая влиятельная книга в истории человечества, к которой генетически восходят две из трех мировых религии: содержание Танаха адаптировано христианством в качестве «Ветхого Завета», а также мощно обнаруживает себя в исламе (например, имя Моше (Муса), употребляется в коране более ста раз). После образования государства Израиль (1948) И. конституируется как государственная религия. Центром теоретических исследований в области И. является Национальный Еврейский Центр Исследований и Руководства (CLAL) в США; центром подготовки ортодоксальных раввинов является Йе-шиво-университет. Неортодоксальный (реформистский) И. делает акцент не столько на скрупулезном соблюдении ритуалов, сколько на общественной активности; «Союз друзей реформы» был организован в Германии в 1842; в 1875 в Цинциннати был открыт колледж Еврейского Союза (отделение в Иерусалиме, Нью-Йорке, Лос-Анжелесе), где проходит первый год подготовки всех реформистских студентов. Согласно реформистскому И., пересматривается традиционное определение еврея как рожденного матерью-еврейкой, в категорию евреев включаются также дети отца-еврея и матери-нееврей-ки при условии соответствующего воспитания; допускается существование женщин-раввинов, признается необязательным религиозный развод (»гет»); согласно Питтсбургской платформе реформистского И. (1883), главным является соблюдение духа этики Торы, а не буквы ее ритуала; ибо последнее, дистанцируя еврейскую общину (»кагал») от соседей, препятствует реализации главной миссии И. — утверждению универсальных моральных норм. (В этой связи большинство лидеров реформистского И. выступает против сионизма; напротив, Колумбусская платформа его (1937) оценивает сионизм позитивно). Промежуточный статус между ортодоксальным и реформистским И. занимает И. консервативный: в отличие от реформистского, он полагает необходимым тщательное соблюдение ритуала; в отличие от ортодоксального — допускает нововведения (например, если ортодоксальный И. требует «миньяна», т.е. присутствия 10 взрослых мужчин для свершения службы, а реформистский отрицает его необходимость, то консерваторы полагают его необходимым, но допускают включение в число этих 10 и женщин). Главным учебным и исследовательским центром консервативного И. является Еврейская теологическая семинария в Нью-Йорке. В современном И. наблюдается тенденция фи-лософизации, инспирирующая также обратный вектор влияния И. на философскую традицию (диалогический персонализм Бубера, например), что является типологическим аналогом современных тенденций аджорнаменто в католицизме или диалектической теологии в протестантизме.
Новая философская энциклопедия:
ИУДАИЗМ – религия, исповедуемая евреями (и прозелитами из других народов). Термин образован от этнонима «иудеи» (ср. альтернативное обозначение «израильское вероисповедание», принятое в 19 – 1-й пол. 20 в. в странах Европы). Известны (сравнительно немногочисленные) случаи, когда другие народы принимали иудаизм: в 8 в. это сделала правящая элита хазаров, после падения своего государства растворившаяся в крымско-украинском еврействе; абиссинское племя фаллаша существует до сих пор (массовое переселение в Израиль). Однако в целом религиозное самосознание в пределах иудаизма неотличимо от этнического самосознания. Это дает ему особое место в феноменологии религий между этническими религиями типа индуизма [ИНДУИЗМ]и универсалистскими религиями-учениями (буддизм [БУДДИЗМ], христианство [ХРИСТИАНСТВО], ислам [ИСЛАМ]):в отличие от индуистских каст иудаизм оставляет некоторые возможности войти в него извне через принятие учения и инициационный обряд (обрезание), однако известное изречение Тертуллшна,согласно которому «христианами не рождаются, а становятся», было бы совершенно бессмысленным в приложении к приверженцам иудаизма Именно поэтому у иудаизма, в отличие от христианства и ислама, нет самоназвания, отличного от этнонима (на иврите отсутствует какое-либо различие между конфессиональным обозначением «иудаист» и этнонимом «еврей»).
В центре вероучения иудаизма стоит, во-первых, единство Бога (утверждаемое в самой важной молитве иудаизма, в основе которой лежит текст Второзакония 6, 4 слл. и которую, в частности, всегда читали евреи, готовившиеся к смерти, особенно за веру), во-вторых, Его «союз» (евр. berit, в традиционной церковно-славянской и русской передаче «завет») с народом Израиля как избранным. Краткое изложение основ вероучения иудаизма, аналогичное христианскому Символу веры и сформулированное на рубеже 12–13 вв. М.Маймонидом,состоит из 13 пунктов: вечность и надвременность Бога, Его единство, бесплотность, сотворение Им всего сущего, Его власть над творением (1–5); сообщение Им отблеска Своей мудрости пророкам, исключительность миссии Моисея, истинность Откровения, его неизменность на все времена (6–9); знание Богом дел и помыслов человека, воздаяние, грядущий приход Мессии, воскресение мертвых (10–13). Потребность артикулировать вероучение в обязательных догматах играет в иудаизме значительно меньшую роль, чем в конфессиях христианства. Именно потому, что иудаизм в целом – религия одного народа, главным критерием и знаковым символом единства верующих в лоне иудаизма служит этническое происхождение и соблюдение обрядности. Нюансы происхождения и локальных традиций обосновывают легитимное выделение внутри иудаизма общин ашкеназим, т.е. евреев из Европы, сефардов, т.е. евреев с испанско-арабской историей, и других групп, выделяемых по цивилизационно-географическому признаку. Конфликты различных религиозных групп (скажем, в Новое время хасидов и митнадимов), как правило, не оформляются как расколы, аналогичные феномену «разделения Церквей» в христианстве, – сакральную общину в конечном счете создает не столько доктринальная общность, сколько общность происхождения и обрядовой практики. Настоящие расколы можно найти только в далеком прошлом – обособление самарян с 6 в. до н.э. и выход из иудаизма караимов в 8 в.; сюда же можно отнести разделение между иудаизмом и христианством. Характерно, что важнейшие мотивы иудаизма не получают фиксированной интерпретации; напр., если приход Мессии (евр. mashiah «помазанник») входит в число обязательных истин веры по Маймониду, то возможности представить себе грядущего спасителя весьма варьировались.
Иудаизм в принципе признает обязательным древний храмовый культ с единственным на весь мир Храмом в Иерусалиме, с регулярным принесением в жертву животных, с институтом наследственного жречества-священства. Поскольку, однако, Храм был разрушен римскими воинами еще в 70 н.э., практикующего священства в иудаизме нет (хотя сохраняется генеалогическая память о потомстве священнических родов, которым предписаны браки исключительно с девственницами из таких же родов и для которых резервируется право произносить в синагогах т.н. Аароново благословение, Числ. 6, 24–26); носителями институционального религиозного авторитета являются раввины – наставники общин, интерпретаторы религиозных норм веры и жизни и руководители синагогального богослужения. Для хасидизма характерен особый, часто наследственный авторитет харизматических фигур – т.н. цадиков (от евр. zaddiq «праведник»); формально это тоже раввины, но их общественная функция предполагает скорее сверхъестественные способности (соединяющиеся с известным юродством поведения), чем респектабельный стиль талмудической учености обычного раввина. Высший авторитет принадлежит канону Священного Писания, в основе идентичному с той частью Библии [БИБЛИЯ],которая в христианской лексике именуется «Ветхим (т.е. «Старым») Заветом». У евреев принято в качестве обозначения канона слово «Танак» – аббревиатура названий трех частей канона: «Тора» (torah), «Пророки» (nebi im) и «Писания» (ketubim). Рядом с Писанием стоит «неписаная Тора», т.е. Предание (ср. аналогичную концепцию Предания как формы Откровения в православии [ПРАВОСЛАВИЕ]и католицизме [КАТОЛИЦИЗМ]). Фиксацией Предания, признаваемой всеми направлениями иудаизма, кроме караимов, является Талмуд, возникший в форме записи устных преданий о дискуссиях раввинских школ в первых веках н.э. (Мишна ок. 200, Палестинский Талмуд к 5 в., Вавилонский Талмуд к 6–7 вв.). Степень значимости других авторитетных текстов (напр., относящихся к сфере Каббалы [КАББАЛА],хасидизма и др.) зависит от направления той или иной общины и может весьма варьироваться.
У иудаизма нет универсальной визуальной эмблемы, роль которой была бы сравнима с ролью креста в христианстве. Важное место среди внешних символов иудаизма имеет т.н. ме-нора – сакральный светильник с 7 свечами (ср. семисвечник в алтарях православных церквей). Т.н. звезда Давида (magen-David, букв. «щит Давида», шестиконечная звезда, составленная из двух входящих друг в друга сверху и снизу треугольников) – сакральный символ, сравнительно поздно приобретший функцию эмблемы иудаизма как такового, был также навязан евреям их гонителями в качестве принудительного знака на одежде (в последний раз – при гитлеровском режиме в Германии), став символом страданий приверженцев иудаизма. Традиционно полнота религиозных прав и обязанностей в иудаизме принадлежит только мужчине; обязательная инициация для мужчины – обрезание, совершаемое на 8-й день после рождения; по исполнении 13 лет совершается введение подростка в религиозное совершеннолетие («бар-мицва», от еврейско-арамейского bar-mizvah, букв. «сын заповеди») – ритуал, соответствующий католической конфирмации. Суббота как праздничный день недели (в воспоминание «покоя» Бога после сотворения мира, одновременно в предвкушении блаженства избранных после конца этого мира) имеет очень важный статус; с одной стороны, полный покой верующего огражден необычайным количеством запретов, с другой стороны, олицетворяемая «царица Суббота» – важнейший предмет эмоционального отношения, выразившегося в религиозной лирике иудаизма. Исключительное место в богослужебной практике и мистических доктринах иудаизма принадлежит имени Бога. Особо важное имя, т.н. Тетраграмматон, т.е. «четверобуквенное [имя]» (в транслитерации jhwh, в несовершенных попытках передачи за пределами иудаизма «Иегова» или «Яхве»), подверглось полному табуированию: в древности его имел право с трепетом произносить только первосвященник в самом святом месте Храма один раз в году на покаянном торжестве (йом-киппур), а после прекращения храмового богослужения последние 19 веков его не смеет выговаривать никто (при чтении вслух сакральных текстов оно заменяется на «Адонаи», в переводе «Господь», – практика, усвоенная традицией христианских переводов Библии). Именно это не-изрекаемое имя составляет центральный символ иудаизма. Наряду с ним и другие имена Божий, включая само слово «Бог» (Эль, Элохим), заменяются на «Небеса», «Имя» и т.п. Современные приверженцы иудаизма при пользовании европейскими языками, включая русский, избегают полного начертания слова «Бог», заменяя среднюю букву на тире, – «Б–г», «G–d» и т.п., что напоминает христианский средневековый обычай писать священные имена с лигатурами, «титлами». В мистической литературе иудаизма важна тема сокровенного Имени Божия, знание которого дает постижение Бога и власть над стихиями (отсюда еврейские чудотворцы, напр. основатель хасидизма, получали прозвание «баал-шем», букв. «хозяин Имени»). Наконец, центральная молитва иудаизма – «Услышь, Израиль!» (Shma Jisrael), библейское (Второзак. 6, 4–9) исповедание единства Бога не только в смысле теоретического монотеизма, но и прежде всего в смысле Его единственности как предмета преданности (вера понимается в иудаизме прежде всего как преданность): «Услышь, Израиль: Адонаи, Бог наш, – единый Адонаи! И возлюби Адонаи, Бога твоего, всем сердцем твоим и всей душой твоей; и да будут слова эти, которые Я заповедую тебе сегодня, у тебя в сердце, и внушай их детям твоим, и говори о них, сидя в доме твоем и идя по дороге, и ложась, и вставая...»
ИСТОРИЯ ИУДАИЗМА. С точки зрения иудаизма началом этой религии должно считаться призвание Богом Авраама и затем исход евреев из Египта, и особенно откровение, данное Моисею на Синае (Декалог, т.е. 10 Заповедей, и другие этические и культовые предписания); именно «Моше [Моисей], учитель наш», по традиционному еврейскому выражению, предстает как основатель иудаизма. Для становления иудаизма важно «вавилонское пленение» (586–538 до н.э.), т.е. разрушение государственности Иудеи вавилонскими завоевателями и насильственное выселение евреев на чужбину; катастрофическая ситуация концентрировала внимание на тех аспектах религии, которые могли быть сохранены в изгнании. Так созревает идея «Писания» как центра всей религиозной жизни, реализующаяся затем в «послепленную» эпоху (с 538 до н.э.), когда иудеи под верховенством персов (в 333 до н.э. сменяющегося властью македонян, а позднее римлян) получают возможность вернуться в свою страну и отстраивать Храм и Иерусалим. Тора признается вечным откровением Бога и непреложной мерой жизни еврея (тема библейских книг Эзры и Неемии). Поскольку «народ Божий» остается под властью язычников, получают развитие апокалипсические чаяния непосредственного вмешательства в историю Бога, который восстановит Свое легитимное Царство, одолев в эсхатологическом конфликте человеческие и демонские силы космической узурпации; в этом конфликте особая роль должна принадлежать Мессии, облик которого в различных текстах приобретает наряду с чертами царя-избавителя из древней династии Давида черты священника, пророка и страдальца (некоторые версии различают двух Мессий – страждущего и торжествующего, священника и царя). В иудаизме этой эпохи выделяются религиозные группы: 1) саддукеев, связанных с традициями храмового культа и сословием священников; 2) фарисеев, переносивших акцент с храмового культа на нравственные и обрядовые предписания Торы, на их изучение, правильное понимание и тщательное соблюдение в ежедневной жизни; 3) ессеев и родственных им подгрупп, склонных к эсхатологическим ожиданиям, а в связи с этим – к аскезе (образуя единственный в истории иудаизма институт, подобный монашеству, к числу памятников которого относятся, в частности, тексты Кумрана, открытые в 50-е гг. 20 в.). В русле фарисейского направления с 1 в. дифференцируются школы Гиллеля и Шаммая, мнения которых, часто контрастирующие (с Гиллелем связывается более человеколюбивая, с Шаммаем – более строгая позиция), оправдывались позднейшей раввинической традицией, а дискуссии между школами увековечены Талмудом. Особую группу составляют в 1 в. иудео-христиане, ряды которых, в значительной мере пополняемые из числа ессеев, лишь постепенно исторгаются из единства иудаизма (ср. проклятие «миним», т.е. «еретикам», внесенное в текст одной из важнейших молитв «Шмоне эсре»). Эсхатологические ожидания все более непосредственно связываются с порывом к освобождению «народа Божьего» от власти язычников; кульминацией и одновременно концом политического мессианства были две войны с Римом, в результате второй из которых Храм погиб, против еврейской обрядности было устроено трехлетнее гонение, а на месте разрушенного Иерусалима римляне выстроили город с нарочито языческим названием (Элия Капитолина). Эта катастрофа привела к новой консолидации иудаизма исключительно на основе фарисейско-раввинических учений, которые должны были заменить евреям, все больше уходящим в диаспору, и погибший Храм, и государство, которое не удалось возродить; учения эти фиксируются в Талмуде. Именно теперь завершается становление идентичности иудаизма. Осколки внефарисейских групп, не принявших талмудической интерпретации данного Торой закона, влачили, по-видимому, более или менее маргинальное существование: после арабского завоевания и осуществленной арабами регистрации религиозных общин они заявили о себе в середине 8 в. как караимы. Во 2-й пол. 1-го тысячелетия произошла фиксация масоретского текста Библии с диакритикой и пунктуацией. Средневековый этап иудаизма ознаменовался прежде всего продолжением систематизации различных компонентов его вероучения, от библейской экзегезы, где особое значение имел труд Раши (Шломо Ицхаки, 1040–1105), через доктринальные синтезы Саадьи [СААДЬЯ]и Маймонида до мистических систем каббалы («Зогар») и затем, уже на исходе средневековья, у Ицхака Лурии [ЛУРИЯ]и его школы. На заре Нового времени болезненные переживания восточно-европейского еврейства (особенно массовые погромы, сопровождавшие в середине 17 в. действия Богдана Хмельницкого) снова обострили мессианские ожидания; Саббатай Цви (1626–76) объявил себя Мессией в 1665, на смену ему пришли в 18 в. в Польше Иакоб Франк, а также Израиль из Меджибоза по прозванию Бешт (ок. 1700–60), осуществивший синтез каббалы с народной культурой набожного веселья и таким образом основавший хасидизм. В том же 18 в. предпринимаются попытки интегрировать иудаизм культурной парадигмой европейского Просвещения [ПРОСВЕЩЕНИЕ]в ее религиозном варианте (М.Мендельсон [МЕНДЕЛЬСОН]и др.), из которых развивается в 19 в. течение Гаскалы, в свою очередь подготовившее современный либеральный иудаизм.
Сложно отношение между иудаизмом и сионизмом. Святость «земли Израиля» – для иудаизма религиозная ценность, однако возвращение евреев на эту землю мыслилось как эсхатологический знак мессианского времени, и то, что сионизм развивался как движение секулярное, в котором большую роль играли социалисты, создававшие безрелигиозную атмосферу в сельскохозяйственных кооперативах – «киббуцах», что в итоге возникло не царство Мессии, а парламентская республика (хотя и с уступками иудаизму как государственной религии), что восстановление еврейского государства не привело к чаемому веками восстановлению Храма, – все это вело к неприятию израильского государства наиболее крайними фундаменталистами.
Попытки дать религиозно-философское обоснование иудаизма производились каждый раз в контексте его встречи с некоторой чуждой культурой, начиная с эллинизма, и обычно на языке этой культуры. Следует отметить обширное наследие писавшего по-гречески Филона Александрийского [ФИЛОН АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ],сохраненное христианами. В пору средневековья расцветает философское творчество евреев Андалусии, обычно на арабском языке; характерно, что Ибн Гебироль [ИБН ГЕБИРОЛЬ]остался в традиции иудаизма как автор богослужебных поэтических текстов, в то время как его философско-теологический труд в прозе, написанный по-арабски, сохранился в латинском переводе. В 20 в. следует назвать труды Розенцвейга [РОЗЕНЦВЕЙГ]и Бубера [БУБЕР],впрочем имеющие в современном иудаизме меньше влияния, чем в философии за его пределами; современная мысль иудаизма стоит под знаком поляризации течений секуляризаторских, теряющих интерес к его традиционной проблематике, и фундаменталистских, для которых философия оказывается излишней.
Литература:
1. Бубер М. Избр. произв. – «Б-ка алия», 63. Иерусалим, 1979;
2. Стейнберг М. Основы иудаизма. – Там же, 87. Иерусалим, 1981;
3. Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике, I–II. – Там же, 114– 115. Иерусалим, 1984;
4. Урбах Э.Э. Мудрецы Талмуда. – Там же, 116. Иерусалим, 1986;
5. Штайнзальц А. Роза о тринадцати лепестках. Иерусалим – М. – Рига, 1990;
6. Oesterley W..О. and Robinson J.M. Hebrew Religion and its Developments, 2 ed. L., 1937;
7. Baron S.W. A Social and Religious History of the Jews, I–XVIII. Phil., 1952–76;
8. Scholem G. Ursprnge und Anfnge der Kabbala. В., 1962 (Studia Judaica 3);
9. Idem. Von der mystischen Gestalt der Gottheit. Studien zu Grundbegriffe der Kabbala. Zrich, 1962;
10. Idem. ber einige Grundbegriffe des Judentums. Fr./M., 1970;
11. Urbach E.E. The Sages. Their Concepts and Beliefs. Jerusalem, 1971;
12. Majer J. Geschichte der jdischen Religion. В., 1972;
13. Idem. Das Judentum. Mnch., 1973;
14. Martin В. A History of Judaism. I–II. N. Y., 1974;
15. Rose M. Der Ausschlielichkeitsanspruch Jahwes. Stutt., 1975;
16. Fohrer G. Glaube und Leben im Judentum. Hdlb., 1979;
17. Keel О. (Hrsg.), Monotheismus im Alten Israel und seiner Umwelt. Fribourg, 1980;
18. Mussaph-Andriesse R.C. From Torah to Kabbalah. A Basic Introduction to the Writings of Judaism. L., 1981;
19. Unterman A. Judaism. L., 1981;
20. Stemberger G., Strack H.L.,Einfhrung in Talmud und Midrasch. Mnch., 1982;
21. Casaril G. Rabbi Simeon Bar Yochai et la
Cabbalc. P., 1990.
С.С.Аверинцев
Социологический словарь:
ИУДАИЗМ (от лат. iudaicus — еврейский) — англ. Judaism; нем. Judaismus. Монотеистическая религия евреев, возникшая в VII в. до н. э., характеризующаяся верой в единого Бога Яхве и мессию, в загробное воздаяние, богоизбранность народа Израиля; включает множество ритуальных предписаний, охватывающих почти все области быта верующих.
Грамматический словарь Зализняка:
Иудаизм, иудаизмы, иудаизма, иудаизмов, иудаизму, иудаизмам, иудаизм, иудаизмы, иудаизмом, иудаизмами, иудаизме, иудаизмах
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона:
Иудейская религия — см. Религия иудейская.
© «СловоТолк.Ру» — толковые и энциклопедические словари, 2007-2020